Письмо другу. Крылья искусства
Stop children
What’s that sound?
Everybody look
What’s going on
Джефферсон Эйрплейнс действует на меня всегда одинаково. Это всегда именно то, что нужно. Странно, но они никогда не подводят.
Разную музыку, совершенно разную можно слушать под разные настроения, как и читать разных авторов можно в разных состояниях. Ты часто говорил про это. Я теперь хочу читать Гессе, это совсем уже все запущено у меня? В каком состоянии хочется читать Гессе? Мне кажется, если бы он стал композитором, мир не потерял бы ничего. Ну слишком много букв. Но многим нравится. О неизрекаемом. О безграничном.
Искусство имеет свою силу на границе иллюзорного мира. Вся гениальность произрастает на границе с несуществующим. Когда мы видим что-то гениальное, что-то тревожащее нас и открывающее жизнь с другой стороны, в этом всегда есть элемент чуда. К этому чуду нас и тянет, его и способны ощутить люди, почувствовать как нечто общее, нечто мистически волнующее. Искусство это неосознанность, это не полная осознанность, но большая чем есть у тебя. И вот ты читаешь или смотришь и думаешь «а я-то почему не смог так, а? А?!»
И в этот момент иллюзия реальности того, что было описано в произведении укрепляется. Оно описано, и оно кажется реальнее. И чувство удивление, что ты чего-то не смог увидеть и осознать, а тебе показали, эмоции сменяются самым ужасным- успокоением, типа «уф, слава богу, теперь-то я зато понял». И иллюзорность окружающего мира исчезает, мир кажется реальнее чем обычно. И мы успокаиваемся. Какая-то глубинная неуверенность пропадает, и пустота в душе заполняется. Это ложь, реальность не стала более реальной, но нам кажется, что стала, и поэтому нам легче. Нас в очередной раз качнуло на качелях эмоций. Теперь в положительную фазу.
Так работает искусство- оно укрепляет иллюзорную распадающуюся реальность. Люди искусства бесконечно прокляты, если они не знают о том вреде, который наносят. Но вот парадокс: если они знают полную правду, реальную ситуацию, то они освобождаются от проклятия. И не только освобождаются сами, но и освобождают других. И нет другого такого прекрасного способа. Интереснее всего то, что формы могут быть похожи, идеи похожи, все похоже. Но тот, кто вынырнул, производит один эффект, а тот, кто все еще варится в этом супе, производит другой эффект. Но никто не различает.
Проклятие действует как ограничение в будущем: если ты сейчас веришь в реальность каких-то чувств, процессов и даешь себя в этом убедить, то именно за это ты и будешь расплачиваться в будущем. И чувство собственной значимости будет расти от этого все больше и больше. Неизбежно. Не скромнее мы становимся от таких упражнений, а только еще более гордыми и замкнутыми, снобистскими и внутренне раздраженными. И те, кто достигают успеха в искусстве, идут по наклонной, если они это серьезно. Величие губительно. Здесь на почве иллюзорной и пустой, любой замок, любое строение несет ложное успокоение, привязанность, которая полностью отнимает будущее. Даже саму надежду на освобождение.
Те единицы, кто вышли из плена острых и прекрасных моментов истины или моментов эмоций, те кто «ваяют нетленку», зная, что все тлен, свободны сами и освобождают других.
Выбор концепций, которые ты хочешь описывать, случаен и прекрасен, если ты выбираешь их из бесконечного богатства щедрой иллюзорности. То, как идеи выстраиваются, одна за другой, никогда не скучно наблюдать. Но если иллюзорность со своими острыми углами выбирает тебя, то тогда в итоге ты найдешь себя разбитым, одиноким, разочарованным старым и больным, бывшей звездой, бывшим гением. Всеми признанной развалиной. Иллюзорность научит тебя говорить о ней так, как будто она реальна, ты дашь людям спокойствие, дашь надежду на победу над хаосом. А сам, уж извини, ты обречен.
Об этом твоя скульптура «Раздавленный крыльями», я только сейчас начала врубаться, детка. Крылья- это дар. А дар нести что-то и оставить что-то после себя- это самое большое испытание, самая большая опасность, которая, кажется, простирается даже за границы смерти. Талант опаснее смерти, он продолжает жить и смущать даже после того, как автор умер.
И только освобожденный продолжает освобождать даже после своей смерти. И разница ощущается только тогда, когда следуешь за пределы. Я же всегда следовала за тобой. Так мне нравилось.
